Оперуполномоченный уголовного розыска

Шпионаж и госизмена

Поймать шпиона — дело непростое. Для этого нужно определенное везенье, потому что нам противостояли очень высокие профессионалы.Друзей у нас нет. У каких-то стран просто мощный аппарат, уровень подготовки внештатных , большая история и потенциал, накопленный опыт. Соединенные Штаты, Китай, Германия, Великобритания. Кто-то больше пытается откусить от нашего, кто-то меньше, но хотят все. Даже тот, кто по бумагам нам друг, как Китай. 

Интересует их очень много: социально-политическая обстановка в стране, расположение воинских частей, конечно же какие-то закрытые экономические тенденции, новые проекты, которые планируется реализовать, источники финансирования этих проектов, разработка новых месторождений, все, что касается экономического блока, освоение Арктики в каком направлении будет. Понятно, конечно, новейшие научно-технические разработки.

Может, даже уровень загрязнения воды или грязи у какой-нибудь атомной электростанции или воинской части. Раньше было, водичку набрал возле какой-то ракетной части, землицы накопал — вот это уже сбор в принципе. Информация не обязательно должна быть секретной. В статье (276 УК, шпионаж — МЗ) написано «и иных сведений». 

При этом нельзя голословно сказать: «Вот ты шпион, все». Есть ряд признаков, потом эти признаки нужно подтвердить, если они системные, не случайные, неоднократно повторяющиеся и в комплексе взаимодействуют. Один, второй и третий — это может более достоверно говорить о том, что этот человек имеет отношение к иностранным спецслужбам. А дальше в ход идут технические мероприятия, оперативно-розыскные мероприятия, которые позволяют закрепить и создать доказательную базу.

При этом настоящего шпиона очень трудно привлечь к уголовной ответственности. В основном проколы случаются во время передачи секретных данных или тайниковой операции. Но часто люди это очень осторожные и настолько аккуратно все делают, что зацепить их и потащить в суд вариантов нет — проще выдворить, чтобы пресечь деятельность. 

Но вместо них наверняка приезжал другой. Это постоянно, постоянно, постоянно. Одного победил — приехал другой, и ты даже не знаешь, кто может приехать. Полгода, год. Ну, ага, понятно, кто приехал. Вот такой-то. Берешь и начинаешь работать по нему. Это обычная рутинная работа.

«Сеть» и «Новое величие»

Я вообще дела «Сети» и «Нового величия» не воспринимаю всерьез. Знаете, какое-то неприятное у меня отношение к этому, осадок. К терроризму это не имеет никакого отношения. Это что-то такое, знаете… перегиб, не знаю. Я бы, конечно, в том виде, в каком оно выразилось, не стал бы это делать. Но это мое мнение.

Внедренный агент — он выполняет определенные задачи: узнать, контролировать, не допустить в том числе, совершения преступления. Провокация — она в законе прописана, если все оперативный источник спровоцировал, по идее, это должно развалиться в суде. Только как вы докажете, что это была провокация с их стороны? Никак не докажете без расшифровки источника, если он действительно источник, невозможно такое. А никто его раскрывать не будет. Основа конфиденциального сотрудничества в том, что государство в лице субъекта ОРД берет на себя ответственность и обязанность хранить в тайне личные данные и вообще факт сотрудничества. Вы в тупике. Здесь закон о гостайне его защищает полностью.

Соответственно, без достоверно установленного факта, что человек сотрудничал с силовиками, развалить это дело нереально. Адвокаты, понятно, могут иметь свою позицию, показывать свою работу, что, вот, мы считаем, это провокация. Но адвокаты лукавят, они прекрасно понимают , что они говорят и что реально они смогут сделать.

Пока действующая система функционирует, никогда на съедение не отдадут. Тогда посыплется цепочка: вот отдадут источник, а кто источнику дал команду? Источнику дал команду опер, а оперу разрешил начальник отдела, а начальник отдела подчиняется кому — начальнику управления. На этом основывается вся система агентурной работы, если одного отдадут на откуп, скажут, да, сотрудник, да, он спровоцировал.

Как дальше-то с людьми общаться? Как привлекать к сотрудничеству? Тогда каждый скажет, пф, да вы чего, ребят, я вам сейчас помогу, а вы завтра сольете? Поэтому здесь заведомо тупиковое направление в защите. Понятно, что это их позиция, им надо что-то говорить, какую-то хотя бы позицию иметь, но нет, не выгорит. Можете запомнить, потом проверить. 

По моему мнению, если мы принимаем за исходные данные информацию, что этот человек является конфиденциальным источником органов безопасности, пришел и провокационным образом создал организацию, а потом всех сдал — то, да, он перешел грань. Это недопустимая форма работы. Нельзя так делать. Закон и какие-то моральные принципы. При таких исходных данных, да, конечно, перешел.

Терроризм и пытки

Пытки — это вообще никогда не допустимо. Да и зачем тебе вообще применять силу, если ты задержал человека обоснованно, на основании своих материалов? Ты знаешь, что завтра будет возбуждено уголовное дело и у тебя есть все-все документы, подтверждающие противоправную деятельность. Так зачем его бить-то, если можно положить на край стола доказательную базу: «Смотри, друг. Вот тебя приняли, да, ты уже понял, за что». Человек говорит: «Да, понял» — «Ну вот, смотри, на тебе». Пролистал. «Ну, а что будем делать?» — «Ну, признаваться». А может, и не признаваться, но на него все есть. От того, что ты надаешь ему по голове, у тебя материала в папке не прибавится. Прибавится проблем, если его в СИЗО не примут, потому что есть какие-то повреждения. Это лишняя головная боль.

Да, если к человеку заходишь в адрес, а он на тебя как бы… оказывает тебе сопротивление, то понятно, что спецназ сразу пресекает. Но это просто силовое воздействие с целью удержания и конвоирования до кабинета в пределах допустимого. То есть никто не будет ему глаза выдавливать, просто руки сведут сзади и приведут, куда нужно. 

Вот это «Новое величие» (вероятно, здесь собеседник «Медиазоны» имеет в виду дело «Сети», обвиняемые по которому рассказывали о пытках — МЗ). Все там якобы избиты током. Первое, о чем это говорит — это то, что оперативники не смогли закрепиться, собрать доказательную базу, как они должны были это сделать. Они пошли по пути наименьшего сопротивления и решили выбить показания. Ну, наверное. Давайте говорить «наверное», мы же там не были. Но, выбивая показания, они оставили следы. То есть они и с этой стороны слабы. Если ты что-то делаешь, делай это так, чтобы не осталось следов. Грубо говоря, чтобы человек потом сказал тем же правозащитникам: «Да меня вот там били» — «Ну, давайте, посмотрим, где». А на нем ничего нет. 

«Ты пойми, офицеры ФСБ всегда добиваются своих целей!» Антифашист Виктор Филинков рассказывает о первых сутках после задержания

То есть если ты настолько тупо — бам током! бам электрошоком! два ожога с этой стороны, с этой — это значит, что люди вообще безголовые. То есть они не смогли сделать это не то, что как профессионалы — задокументировать всю имеющуюся якобы противоправную и непротивоправную деятельность — но они даже не смогли незаконную деятельность сделать грамотно. 

Суд тоже скажет, что, нет, никто никого не бил. Почему так делают? Ну, чувствуют безнаказанность. Потому что иначе не могут, видимо. С чем-то в суд надо идти, надо идти с показаниями, показания просто так никто давать не будет, значит, надо бить. С учетом того, что прокуратура и суды на стороне сотрудников, значит, ничего не будет. Раз ничего не будет — безнаказанность. Безнаказанность порождает вседозволенность.

Что касается противодействия терроризму… Это вопрос сложный, очень философский. И если преподнести этот вопрос как-то по-особенному, то вы сами скажете: «Да, это допустимо, конечно же, используйте». 

Ну, приведу пример. Готовится где-то теракт, очень-очень мощный, очень большая группа, будет много жертв, в центре Москвы на Красной площади. Есть неточная или, может, та информация, которую нельзя использовать, что вот этот человек располагает информацией о всех участниках, о том, где будет совершено нападение. Эта информация поможет предотвратить многотысячные жертвы. Разговорить его можно только силовым путем. Вот вы стоите рядом, вот стоит сотрудник, который может применить насилие к этому человеку. Если он не заговорит, а он не заговорит, если не применять физическую силу, то погибнут люди, может, не дай Бог, ваши родственники, может быть, вы. 

Вот вы стоите рядом. Вы его совесть, выделенная на этот момент. Что вы скажете сотруднику? Что вы решите? Пожертвовать людьми? Что вы скажете? Бей? В общем, очень просто судить людей, вот, они его избили, но вы бы как сделали? Кого вы осудите? Того, кто спас тысячу людей, или не спас их. А судить очень просто, да, он его избил. Ну, вы оцените его как-то по-другому. Если посмотреть определенным образом, то любой скажет, что это допустимо.

Ингушский Центр «Э»

Они очень грубо работали. Это вызывает отторжение. Взаимодействовать мы с ним взаимодействовали, где-то они информацию какую-то принесли. Мы с ними не очень плотно работали, потому что у них свои методы, которые мы не особо разделяли, причем до самых верхов не разделяли, не только опера, но и руководство. Вот их начальник, Хамхоев Тимур и несколько его оперов — как раз пакет на голову, электричество, все это в судебном решении. Все их методы.

Дело Центра «Э» в Ингушетии

Летом 2018 год Нальчикский гарнизонный военный суд вынес приговор по делу экс-начальника ингушского Центра по противодействию экстремизму Тимура Хамхоева, пяти его коллег-полицейских и одного сотрудника ФСБ. Они получили сроки от трех до десяти лет. Хамхоева и его подельников в зависимости от роли каждого обвиняли в превышении полномочий с применением насилия, убийстве, вымогательстве, использовании поддельных документов и грабеже. Один из потерпевших, Магомед Долиев, погиб во время истязаний в ЦПЭ. Никто из осужденных по делу вину не признал.

Почему так? Не умеют, наверное. Как-то повелось у них вот так, кто-то поставил их в определенные условия, и они в этих условиях научились так работать. ФСБ их не учили, они там сами по себе. Мы, наоборот, от них подальше-подальше, потому что у нас свое направление.

Человек, который во главе этого стоял какое-то время, вот он такой. И суд это сейчас установил. Вы знаете ситуацию? Там сотрудник ингушского управления, молодой, младший лейтенант или лейтенант, он с Хамхоевыми еще сотрудником ЦПЭ у азербайджанца машину отжали и сказали «еще нам денег принесешь». Он побежал в УСБ и их всех приняли. Начали потом раскручивать, кто же такой Тимур Хамхоев и что же такое ЦПЭ, и начали выяснять, что вот они пытали людей током, одевали пакеты на голову, душили. 

«Неприязненные отношения к нашему отделу полреспублики имело»Репортаж из суда по пыточному делу ингушского Центра «Э»

Потому что преступление было просто тупое, реально как гоп-стоп какой-то, непродуманное, спонтанное абсолютно. Они никак себя не прикрыли, не обезопасили. Просто по-наглому решили срубить денег. Ну, глупо, потому что это глупые люди. Они рассчитывали на страх, что человек побоится, а он не побоялся. Вот и все. 

Вымогательство им не простили бы. Потому что реализовывал дело отдел собственной безопасности в отношении сотрудника . шли прицепом. Никак бы они не соскочили. Здесь просто отягчающее обстоятельство в виде трупа к другому сопутствующему делу.

Работа со следствием

Следователь — это придаток к печатной машинке. Он ничего не раскрывает, а просто документирует то, что добыл оперативник. Он даже не принимает решения. В основном, именно оперативный сотрудник инициирует возбуждение дела и даже диктует следователю, в каком направлении двигаться, на чем настаивать, за какие струны дергать. Потому что можно описать роль человека одним образом, а можно немного под другим углом — и результат будет совершенно другой. Смотря в чем сотрудник заинтересован. 

Задача оперативника: добыть, найти и предоставить — принести в клювике следователю. Следователь только в фильмах что-то раскрывает. На самом деле он сидит на месте, выезжает только когда его опера берут за шкирку, садят в машину и едут, а он там пишет протокол. Потом он, так же печатной машинкой работая, отправляет протоколы допросов, опросов и так далее. Но рядом стоит опер и говорит: «Задавай вот этот вопрос, может, нужно вот это выяснить». Следователи это оформляют в процессуальный вид, который потом можно будет передать дальше в прокуратуру и в суд. Через следователя легализуются оперативники. Все.

У меня не складывается впечатления, что ФСБ стала забирать себе больше дел. А зачем? Если принято решение, что нужно материалы реализовать возбуждением в отношении вот этого человека, следователя просто вызовут и скажут: «Возбуждай»

Он ничего не решает — неважно, СК это или не СК. Чье ведомство расследует, на самом деле, вообще неважно

Главное — чьи материалы. Кто работал изначально, кто заинтересован в их реализации. Ход дела все равно контролируется, оперативные мероприятия продолжаются, просто они перешли в стадию сопровождения.

Реализация материала должна быть любым приговором: штраф, условка, неважно. Нигде не прописано, что сотрудники должны хотеть крови и должны по максимуму человека закатать

Достаточно пресечь. Читайте закон «О ФСБ»: пресечь, пресечь, пресечь. Ну все, ты пресек. Но сейчас другое отношение, сейчас хотят по максимуму почему-то.

Раньше не было принципа закрыть на максимальный срок. Потом пришло, что чем больше реального срока, тем лучше. На самом деле это ни на чем не отражается

Важно, что есть приговор — значит, ты работал не зря. Не зря тратил свое время, ресурсы

Если приговор оправдательный — чего не бывает — то значит, ты что-то сделал не так. Тебя за это накажут. 

Отношение общества к ФСБ

Не согласен, что сейчас есть какое-то массовое недовольство ФСБ. Недовольство какой-то малой горсти людей по сравнению с общей массой населения — это очень мало. Всегда есть недовольные. Сегодня недовольны ФСБ, завтра будут недовольны чем-то еще. Я, по крайней мере, не вижу, чтобы на каждом углу плевали в сторону Лубянской площади. Чтобы нарастали какие-то ответные действия.

Взрыв в архангельском ФСБ

В ноябре 2018 года 17-летний студент колледжа Михаил Жлобицкий взорвал самодельное взрывное устройство в приемной архангельского управления ФСБ. При взрыве пострадали трое силовиков, сам Жлобицкий погиб. Перед нападением в открытом чате анархистов появилось предупреждение о теракте. Автор сообщения писал, что ФСБ «фабрикует дела и пытает людей». СК возбудил дело о теракте (статья 205 УК). Позже против двух анархистов, которые, по версии следствия, называли Жлобицкого героем, возбудили дела об оправдании терроризма в интернете (часть 2 статьи 205.2 УК).

Дурачок со слабой психикой пошел, себя взорвал. Ну, о чем это говорит? Что не все было в порядке с головой. 

Ни один вменяемый человек никогда не совершит самоубийство. Значит, у него уже проблемы психики. Зачем это связывать с каким-то там перегибами? Это подтасовка фактов называется. «Ай-яй-яй, у нас все плохо, один бедный мальчик, он так на это отреагировал, а ФСБ злодеи». 

Может, я, конечно, просто невнимательно смотрю, но я не ощущаю в обществе глобального негатива. Сотня, может, где-то ощутила. Но если ты говоришь, да, правильно, в это управление я бы тоже вошел и взорвал — готовься, что к тебе тоже придут в шесть утра люди в масках. К кому приходят? Вот ко мне не приходят почему-то, к моим друзьям не приходят. Я бы задался вопросом: «А к кому пришли?». Может быть, они что-то сделали, чего делать, может быть, не стоило?

Редактор: Егор Сковорода

Дела против сотрудников

Это заблуждение, что фейсы реже заезжают. Нет, только в путь. Просто их численность меньше. Сажают меньше, потому что кадровый состав в принципе меньше. Ну, сколько у нас в полиции сотрудников? Сотни тысяч? Значит, больше совершают и больше сажают. А ФСБ популяция небольшая, вот и все.

И по 286-й статье (превышение должностных полномочий, часть 3 — с применением насилия — МЗ) сажают. Мотивы просто разные

Если человек неугоден, то к нему может быть повышенное внимание. У него больше шансов заехать, чем у того, к кому хорошее отношение

Обычно те, кто поссорились с руководством, либо уволены, либо заехали. Но нельзя сказать, что если ты поссорился, то обязательно заедешь. У каждого своя ситуация. 

Но 286-я, наверное, редкость. Если человек оказывает какое-то физическое воздействие, он может заехать, а может не заехать. Все-таки есть конкретные ситуации. Но про то, что прямо 100% ты не заедешь, нет такого. Да, больше попадают взятки, мошенничество. 

Кто-то просто потерял ощущение реальности, начал деньги брать. Кто-то за госконтракты с коммерческой структуры просил денег. Мол, поспособствую заключению госконтракта, вы вот мне с него два процента. Раз, попал в поле зрения, реализовали материалы — все, приехал. Все как у всех. То, что ФСБ — это неприкосновенный орган, я бы так не сказал. Судьи вот неприкосновенные, да, а остальные — нет.

ФСБ сегодня

На мой взгляд, сейчас ушли специалисты — прослойка, у которой были определенные принципы, порядочность, квалификация, позволяющая собрать материалы, грамотно их оценить и предоставить следствию, а потом в суд. Это были профессионалы уровнем примерно от майора до подполковника, которым было интересно, у которых глаза горят. Когда человек реально работает, а не руководит.

Выше люди уже не станут заморачиваться, чтобы какому-то лейтенанту объяснять, тратить время на него. Поэтому молодые лейтенанты оказались перед пропастью: кто-то не хотел передавать опыт, кто-то не успел, кто-то не смог, кому-то не дали. Прервалась преемственность, потому что люди, которые знали, как надо и как правильно, резко начали уходить.

Кто-то сам решил, например, потому что уходить тоже надо вовремя. Сейчас зовут в службу безопасности «Роснефти» на 300 тысяч зарплату. Ну, посидишь ты еще на своей должность два-три года, пять лет, хорошо. Будешь ты полковником, будет у тебя сорок тысяч пенсия. Только 45-летний бывший сотрудник может уже никому не пригодиться. Пока зовут, надо идти. Поэтому часть профессионалов просто ушла в нефть, «Газпром» и другие структуры. Размер выплаченного Родине долга каждый сам для себя устанавливает. 

А те, кто остались, они многими вещами не владеют из-за отсутствия квалификации. Профессионалом нельзя прийти, профессионалом можно стать. А если тебя никто не может поставить на истинный путь, ты идешь по пути наименьшего сопротивления. Как вода. А путь наименьшего сопротивления — это, например, особый порядок.

Зачем тратить полгода, свое здоровье, глаза на анализ, обработку и передачу материалов в следствие, если можно просто выехать на особом порядке без исследования доказательств — и приговор будет в любом случае (при особом порядке человек полностью признает вину, а суд не исследует доказательства и определяет только вид и срок наказания — МЗ)? Зачем рисковать, зачем зря напрягаться? Смотрите, какой сейчас процент особых порядков. Раньше очень редко кто-то брал его. Нет, приходилось все доказывать, нас вызывали в качестве свидетелей. Заседания, обычный процесс, состязательность. 

Понятно, что никакого равенства сторон в суде в принципе быть не может. Когда ты судишься с государством, конечно, государство доминирует. Только на бумаге все равны. Но все равно судьи относились критически в том числе и к нашим материалам, поэтому приходилось такую подготовку проводить, чтобы не приходилось потом в суде краснеть и перед прокурором бекать и мекать на вопросы: «Это что это вы вообще предоставили? Это что такое?». Материалы, расшифровки, экспертизы — надо, чтобы все было на уровне. А сейчас какие бы ты ошибки ни допускал, их никто не исследует, поэтому и тебе все равно.